Юрий Сафронов: У нас сегодня в гостях очень интересный гость, основатель и генеральный директор компании Моторика Илья Чех.

Мы, насколько я помню, познакомились с Ильёй где-то в конце 2015 – начале 2016 года. Для меня эта встреча была очень воодушевляющей, очень понравилась идея продукта – он реально помогает людям. Мне понравилась простота и искренность Ильи. И мне хотелось показывать и доносить  это людям, и поэтому я пригласил в том же начале шестнадцатого года Илью в коллектив, которым я руководил, чтобы Илья рассказал про своё дело и воодушевил коллег. Я никогда не забуду тот вечер. Мы разошлись уже после 9 вечера, ко мне подошел один из моих подчиненных и сказал: “Юра, спасибо большое, что ты пригласил такого человека, я не знал, что такие люди есть в России!” 

Через несколько месяцев мы совместно с Высшей Школой Бизнеса и компанией Медси собрали деньги на создание двух протезов для Виктории Дюбоковой. Эта девочка, по-моему, из Омска, была совсем маленькой, она приехала в Москву, и компания Моторика помогла ей с протезами. И, как ни странно, с того времени мы с Ильёй не общались. 

Сегодняшнюю встречу мы хотели сделать живой, откровенной, поэтому не согласовывали список вопросов. Илья, так как я тебя не видел и практически не слышал почти 5 лет, я хотел бы спросить: что ты успел, ты лично и компания Моторика в целом, достигнуть за эти прошедшие пять лет. Чем ты гордишься? 

Илья Чех: Гордиться, действительно, есть чем. Наша команда сейчас является по сути единственной в России, Восточной Европе и странах СНГ, кто занимается такой научно-технологической деятельностью – разработкой в области протезирования. Мы в России, по сути, почти монополисты и разработали за это время 4 новых продукта: это роботизированные протезы для детей и взрослых, с подвижностью каждого пальца, с достаточно ловкой системой управления. Все эти протезы сейчас интегрируются и подключаются к облаку – единой сети устройств, которые в перспективе будут обмениваться между собой информацией, обучаться друг у друга и так далее. Мы сейчас устраиваем целую цифровую экосистему вокруг наших пользователей для того, чтобы максимально подключить их к цифровому миру. Если говорить про нашу философию, про философию нашего продукта, нашей команды, то её основа заключается в том, что протез 21 века – это уже не только хваталка, которая позволяет что-то взять, помочь в бытовых вопросах. Протез – это некий универсальный гаджет, пульт управления цифровым миром, который активно развивается и используется вокруг нас. И сейчас это уже даже ценнее, нежели взаимодействие с физическим миром. Основной упор в наших разработках мы делаем на цифровом функционале, на интеграцию в протез полного функционала смартфонов – в нём и Paypass модули, и GSM модули. Сейчас  протезами можно оплачивать покупки,  принимать на протезы звонки, переводя их на гарнитуру и не используя телефон в принципе. Из недавнего – мы встроили в протез полноценные смарт-часы от Samsung, сейчас подписываем с ними партнерское соглашение, и у нас будет Samsung Powered Prosthetics. Двигаемся активно к гаджетизации, к тому, чтобы протез стал не просто медицинским изделием для человека с ограниченными возможностями, а чтобы человек с протезом начинал ощущать и вести себя по-другому. Некое новое осознание себя: “Я не инвалид, я киборг, я могу больше, чем может здоровый человек “. Получается такая радикальная философия, которую мы упаковываем в различные продуктовые истории, связанные с реабилитацией, с сервисами по последующей поддержке человека, постоянно проходят различные мероприятия, куда мы приглашаем наших пользователей. Этим можно гордиться. Мы не остановились, чего я в своё время очень боялся, на производстве простой железки и её продаже. 

Я не инвалид, я киборг, я могу больше, чем может здоровый человек

Мы стараемся развивать полноценную экосистему, попадая в которую, человек уже не хочет из неё выходить. Как с айфонами – покупая наш протез, ты хочешь оставаться с ним уже до конца жизни и постоянно его апгрейдить, менять и  развивать. 

Юрий Сафронов: Я помню, что в 2015 году ты рассказывал про тяговый протез и фактически так называемый бионический протез, который был только на картинке. Я помню, ты мечтал о том, чтобы он появился и стал массовым продуктом для людей. Можешь рассказать, что такое бионический протез и как он сочетается с философией цифровой экосистемы.

Илья Чех: Бионические протезы, на самом деле, это очень старая технология. В целом, они были придуманы и разработаны еще в 1957 году в Советском Союзе. Суть заключается в следующем: на руке располагаются специальные датчики, которые считывают мышечную активность, а при выполнении каких-либо движений пальчиками биоэлектрический потенциал. Даже если у человека  нет руки, он всё равно может представить движения и соответствующие мышцы, если они сохранены в культе, будут сокращаться и двигать пальцы. Мы разрабатываем датчики, которые считывают эти намерения и передают управляющие сигналы непосредственно на двигатель. Тяговые протезы работают за счет мышечной силы – человек двигает суставом, и тяговый протез выполняет функцию схвата. Бионическим  протезам никого усилия движения суставов не нужно, просто воображаешь в голове жест, который хочешь сделать, соответствующие мышцы активируются, начинают работать, мы данную активацию считываем и пытаемся распознать мельчайшие намерения, чтобы выполнить тот или иной жест. 

Юрий Сафронов: Я понимаю, когда у взрослого человека были руки и ноги, а в силу каких-то трагических обстоятельствах он потерял часть конечностей и использует протез. В мозгу уже есть наработанные связи, дорожки между нейронами. Но, насколько я понимаю, вы помогаете большому количеству детей, которые с рождения уже рождаются без кистей. Как они адаптируют протез под себя?

Илья Чех: Это называется аплазия кисти, то есть недоразвитие ввиду различных генетических причин. Большинство детей и взрослых, с которыми мы работаем, имеют врождённые недоразвития. Интересный такой факт – даже если человек рождается полностью без рук и ног, у него всё равно в голове есть полная картина тела, он может даже ощущать фантомную боль в конечностях, которых по факту нету. То есть, генетически мы рождаемся с полной памятью всех сегментов тела, которые в нас заложены, и если даже человек рождается без руки, то он всё равно может воспроизвести отдельное движение отдельными пальцами и использовать высокофункциональный протез. Естественно, придётся учиться дольше, чем человеку с недавней ампутацией, но физиологически это вполне возможно.

Юрий Сафронов: А правильно ли я понимаю, что как раз в таких случаях то программное обеспечение, тот виртуальный мир, который вы создаете, помогает нарастить эту связь – нейронную и мышечную?

Илья Чех: Да это одно из наших новых направлений, которые мы применили в протезировании. Если рассуждать с точки зрения бизнеса, почему мы смогли добиться значительных успехов, то именно потому, что мы пришли совершенно из другой сферы. Я робототехник, мой партнёр по бизнесу Василий – производственник, по образованию металлург, занимался IT-бизнесом. Когда мы создавали Моторику, мы ничего не знали о протезах: как они работают, какая функциональность у них должна быть, хотя эта область развивалась уже не первое столетие.  Мы начали применять те подходы и те технологии, которые до нас никто даже не думал использовать в протезировании, стали добавлять некоторые алгоритмы управления промышленными роботами, облачные технологии для сбора телеметрии и анализа этих данных, виртуальную реальность. В протезировании самое главное – это не сделать железку, а научить человека правильно ей пользоваться, обучить правильно давать определенные команды. До того, как мы начали использовать элементы геймификации в реабилитации, по сути всё обучение складывалось из нескольких общемировых, общепризнанных тестов: это перекладывание кубиков из одной коробки в другую, установка колышек в разные отверстия и взаимодействие с предметами на столе. То есть это довольно скучное и унылое занятие, и мы понимали, что с такими тренировками невозможно в течение двух-трех недель обучать человека пользоваться высокофункциональным протезом. Из-за этого процент таких протезов, которые могут двигать каждым пальцем,  в мире меньше единицы – всего несколько десятков тысяч при общей потребности в несколько миллионов. Несколько лет назад мы запустили для реабилитации и обучения проект на основе виртуальной реальности. По сути, это те же самые упражнения, которые выполняет человек в физическом мире, но они завуалированы под игру внутри виртуальной среды. Это вызывает гораздо большую мотивацию, гораздо больший интерес у человека с точки зрения ежедневной тренировки.

В протезировании самое главное – это не сделать железку, а научить человека правильно ей пользоваться, обучить правильно давать определенные команды.

Юрий Сафронов: Ты сказал, что технология, которая считывает импульс с мышц, довольно старая,  разработана в Советском Союзе в пятидесятых годах. Мы сейчас живём в 2020 году, и сейчас все говорят про нейрофизиологию. Есть ли какие-то задумки, а может быть, уже практические инструменты считывания команд напрямую из мозга и передачи их в протез?

Илья Чех: Такие технологии существуют и уже давно развиваются – второе, может быть, третье десятилетие. Наработки идут, но они пока ещё очень слабые. Человечество только делает шаги к пониманию того, как эти сигналы в головном мозге образуются, как их правильно считывать и интерпретировать. Пока что не существует такого интерфейса, который бы позволил с нужной точностью и надежностью управлять автоматизированным процессом. В лабораторных условиях при использовании аппаратуры с достаточно серьезной вычислительной мощностью это вполне возможно. Такие эксперименты уже есть, когда в кору головного мозга, собственно моторную кору, вживляются специальные электроды, которые сеточкой расползаются вокруг головного мозга и могут улавливать даже мельчайшие всплески движения отдельных участков тела. Это пока лабораторные эксперименты, до реальной реализации в продуктовую историю тут ещё работы не на одно десятилетие. В любом случае, это конечный этап развития всех наших интерфейсов вместо клавиатуры, мышек и так далее. В конечном итоге нас ждет имплантируемый интерфейс, и всё вокруг нас будет управляться силой мысли, в этом я абсолютно убежден. 

Юрий Сафронов: Ещё в 2015 году на встрече с тобой у меня был вопрос, я не помню задавал его или нет. В тот момент мы делали IT-проект по распознаванию и синтезу речи, и я почему-то думал: почему протезом нельзя управлять если не силой мысли, то голосом? Уже в 2015 году были и Siri, и многие другие технологии. Есть ли что-то подобное, чтобы можно было сказать, например, “Покажи указательный палец” и протез совершил бы действие?

Илья Чех: Да, это более чем возможно, у нас были такие проекты – мы подключали голосовое управление к нашим протезам. На самом деле, голосовое управление сейчас находится на начальной стадии как с технологической точки зрения, так и с точки зрения человеческой привычки управлять командами. У меня дома есть голосовой помощник Алиса, но я ей крайне редко пользуюсь – это очень неудобно, она плохо распознаёт голос. А в протезировании самое главное – это точность и надежность срабатывания команд. Голосовые команды можно использовать как некий дополнительный орган управления, особенно в домашних условиях, в тихой обстановке – это более чем рабочий сценарий, который мы сейчас интегрируем. Я уже рассказывал про интеграцию часов вместе с устройством Samsung в протез. Там также заложен функционал голосового помощника и голосового управления через них своим протезом, установка жестов каких-то голосовыми командами, установка настроек и так далее. Но это скорее своего рода дополнение, нежели основной функционал.

Юрий Сафронов: Задам, наверное, последний вопрос из области футурологии.  Я сегодня прочитал в статье, что вы – одни из первых начали использовать 3D печать для создания промышленных продуктов. Я сразу вспомнил нескольких футурологов, которые говорят, что уже есть био 3D- принтеры, и через 5-10 лет можно будет печатать некоторые внутренние органы. Я подумал, насколько бы протез не был эргономичным и удобным с точки зрения управления, всё равно живая рука, которую можно восстановить из своих же клеток, была бы гораздо удобнее. Есть ли какое-то движение в этом направлении, или это ещё более далёкое будущее?

Илья Чех: Это, безусловно, более далёкое будущее. То есть био-принтеры, о которых ты говоришь, на самом деле органы не печатают. Да, они печатают некую подложку по сути, некий кокон, внутри которого уже выращиваются из стволовых клеток какие-то определенные органы, либо компоненты. Но в конечной перспективе это более чем возможно и, скорее всего, так и будет. При этом направление киборгизации и замены живых конечностей на кибернетические конечности всё равно останется. Потому что это влечёт за собой гораздо более функциональную историю с точки зрения возможностей. Протез может быть гораздо ловче, он может быть гораздо сильнее, чем обычная рука. Да и сам модуль кисти может превращаться в различные инструменты. Одна из моих давних идей – вместо пальцев встроить в протез паяльник, чтобы человек мог сидеть и с паяльником работать. Всегда будут люди, которые захотят проапгрейдить себя, проапгрейдить свои возможности. Поэтому это будет развиваться параллельно с технологией выращивания конечностей. 

Юрий Сафронов: Я вчера разговаривал со своей старшей дочерью, ей 15 лет. Рассказал, что встречаюсь с тобой, рассказал про твоё дело, и она мне такой интересный факт поведала:  на уроке биологии они изучали, что человек стал человеком благодаря тому, что у него есть угол 90 градусов между большим и указательным пальцем. Мне тоже когда-то рассказывали это в школе, но я уже видимо забыл. Я вспомнил, что у меня есть хороший знакомый который в силу производственной травмы, уже будучи взрослым человеком, потерял большой палец. Может ли такой человек прийти к вам и можете ли вы ему чем-то помочь? 

Илья Чех: Такие кейсы у нас были, да. В индивидуальном порядке мы делали протезы и отдельных пальцев, и даже отдельных фаланг, и даже последнюю фалангу заменяли.  Казалось бы, приходит человек без фаланги на указательном пальце, вроде такая мелочь, но эта мелочь фактически делает невозможными очень многие работы, которые человек привык делать. Взаимодействие с мелкими предметами, шитьё и так далее. А по поводу большого пальца – в принципе, он обеспечивает примерно 50% функциональности руки. Если посмотреть медицинские рекомендации к протезированию, которые собственным трудом у нас утверждены, кого считать или не считать инвалидом – если у человека нет большого пальца, то ему можно назначать группу инвалидности. Если у человека нет 3 пальцев, но есть большой и указательный, то как бы всё хорошо, он вполне способен выполнять все операции. Вот такая интересная история. Это один из самых сложных протезов, которые приходится делать, потому что он всегда очень индивидуален и в целом, когда мы потом работаем с кистью, это всегда очень сложно с точки зрения комфорта ежедневного использования. Если мы говорим про протез предплечья,  допустим, когда кисти полностью нету, то там можно применять более или менее стандартные серийные решения, а человек в любой момент может снять протез, часто привыкает без него делать какие-то операции. Если мы говорим про кисть, то такие протезы люди стараются использовать максимально активно и из-за этого, собственно, гораздо выше требования с точки зрения удобства и комфорта постоянного ношения. 

Юрий Сафронов: А вообще насколько большой рынок в России? Какая есть потребность? Сколько людей имеют необходимость такого рода протезов и вообще как этот рынок в настоящий момент в России удовлетворяется?

Илья Чех: В России точных данных, к сожалению, нет. По нашим экспертным оценкам порядка 30 000 человек нуждаются в протезах рук разного класса, разного уровня – от кисти до плеча. В год при этом производится порядка 7 000 изделий, и эти цифры фактически не растут – сколько производилось 5 лет назад, столько и сейчас производится, и в основном это косметические изделия. 

Это одна из наших целей и миссий нашей компании – заместить всю косметику, все косметические протезы, которые изготавливаются, на функциональные. Потому что косметика не несет никакого смысла, никакой пользы человеку. В России работает система социального обеспечения, то есть, у нас все протезы  обеспечивается бесплатно, как и любые средства реабилитации – коляски, трости, памперсы и прочее. Когда мы изначально создавали компанию, мы с Василием сидели и думали, стоит ли нам погружаться в бюрократию, получать все лицензии, сертификаты для того, чтобы вписаться в систему страхования, или же мы можем поднять пиратский флаг и без лицензии просто печатать несколько протезов в месяц и бесплатно их раздавать. Мы осознанно пошли по пути бюрократии, потому что мы понимали, что если мы хотим изменить ситуацию и предложить России и миру что-то новое с точки зрения технологий, то мы обязательно должны делать это на государственном уровне и вписываться в систему страхования и так далее. В мире в целом похожая ситуация,  во многих западных странах работает страховка.

С точки зрения достижений за последние 5 лет мы получили европейскую сертификацию в мае этого года. Сейчас все наши протезы можно уже поставлять в Европу.  Мы пока не спешим, у нас сейчас фокус на индийский рынок. Мы хотим там запуститься, отработать все цепочки поставок, удалённого сервиса, реабилитации, выстроить эти процессы и потом уже масштабироваться на Тихоокеанский регион, Европу и на американский рынок тоже. 

Юрий Сафронов: То есть, если у меня, есть потребность в бионическом протезе, то государство, Российская Федерация, компенсирует его производство?

Илья Чех: Да. Причём если это будет наш бионический протез, он будет совершенно бесплатным, а вот если зарубежный, то придётся ещё пару миллионов сверху доплатить. 

Юрий Сафронов: Какая разница в стоимости между продукцией компании Моторика и лучшими европейскими и американскими компаниями?

Илья Чех: Ну, если сравнивать примерно похожую функциональность, то это порядка 3-4 раз, а не десятки и не сотни раз, как обычно об этом пишут журналисты: “Студент придумал протез в 100 раз дешевле зарубежных аналогов”. Всё производство, вся разработка расположены в России, это достаточно дёшево сейчас, и мы объективно при той же функциональности и схожей надёжности можем делать это дешевле в несколько раз.

Юрий Сафронов: Насколько я понимаю, вы уже делали заказы из других стран –  Америки,  Азии. 

Илья Чех: Да, у нас сейчас уже 12 стран в копилке, это пока что частные заказы, то есть не системные. Буквально в этом месяце мы подписали два контракта с крупными дистрибьюторами в Индии, что завершило наши подготовительные работы по запуску компании в этом регионе, и теперь активно начинаем масштабные поставки на индийский рынок. 

Юрий Сафронов: В процессе регистрации на встречу выпускники ВШБ задавали некоторые вопросы, я буду их периодически вставлять в нашу дискуссию. Один из вопросов связан непосредственно с компанией. Спрашивают: а можно ли инвестировать в компанию Моторика?

Илья Чех: В принципе, да. Первый инвестиционный раунд мы закрыли в прошлом году. Сейчас мы закрываем уже второй раунд, по масштабам это уже раунд А+. Прошлым раундом мы проверяли ряд гипотез с точки зрения развития международных рынков, а текущий раунд уже ориентирован на крупное масштабирование. Следующий раунд мы планируем собирать через год совместно с зарубежными  крупными фондами. В принципе, в каком-то консорциуме тоже это обсуждаемо, можно мне написать, приехать, посмотреть наше производство и нашу лабораторию, обсудить детали.

Юрий Сафронов: Мы изначально данную встречу планировали в апреле, планировали визит, чтобы посмотреть всю производственную цепочку. К сожалению, не случилось из-за пандемии. Но я думаю, мы ещё приедем в гости.

Илья Чех: Да, можно. Всю пандемию мы работали: производство – в штатном режиме, а все менеджеры и разработчики – на удалёнке, поскольку обеспечение всё равно требуется и людям нужны протезы.

Юрий Сафронов: Понятно. Относительно инвестиций. Можешь рассказать, как ты начинал? Какие у тебя были инвестиции и насколько это было легко или тяжело?

Илья Чех: Начинали мы вдвоём с партнером Василием Хлебниковым, у него сейчас есть компания, которая занимается промышленной печатью Can Touch. Мы первые два с половиной года всё делали исключительно за свой счёт, компания обеспечивала производство. Я занимался разработками, тестированием, общим развитием. Суммарные инвестиции составили наверное миллиона полтора в денежном эквиваленте. Понятно, что это были не всегда живые деньги. Мы по ночам, выходным этим занимались. Первые инвестиции мы привлекли сразу после создания компании в середине 2015 года. Это были два дочерних фонда РОСНАНО, с которыми мы подписали первую сделку. Тогда всё только-только начиналось, и привлечь деньги в медтех проект «железячки» было практически невозможно – из области фантастики. Поэтому мы были вынуждены соглашаться на предложение РОСНАНО. В итоге инвестиции составили 5 млн рублей за 55% компании, а получили мы только 3 млн, потом деньги у фонда резко закончились, и мы решили, что так дела не делаются. И мы разошлись – выкупили долю у РОСНАНО. В тот момент мы познакомились с нашими текущими партнерами – Андреем Давидюком и  Русланом Бабинцевым, бизнес-ангелами  из Санкт-Петербурга. Они взяли на себя выкуп доли РОСНАНО и мы сейчас вместе уже четвёртый год. Операционно они также участвуют в бизнесе, и мы кратно каждый год растем, масштабируемся, в том числе, и за счет их корпоративной экспертизы. 

Когда мы ждали выкуп долей РосНано, то есть замену инвестора, мы понимали, что пришла пора масштабироваться, трансформироваться от маленького детского стартапчика в некую компанию с процедурами, с поставленными процессами, с юридическим и бухгалтерским сопровождением. Всеми процедурами, которые я до сих пор не люблю и стараюсь максимально отстраняться от них. Тем не менее, мы понимали, что без этого нам дальше не вырасти. Новые партнеры помогли нам превратиться из стартапа в шортах в компанию, которая готова к серьёзному финансированию и работе на международных рынках.

С тех пор мы сделали buyback и взяли фокус на продажи, на развитие собственных отделов продаж, отдела сервиса, технологическое развитие за счет получаемой прибыли. Три года мы полностью жили без инвестиций, обеспечивали себя кратным ростом продаж каждый год, плюс были небольшие грантовые истории с фондом Бортника, фондом Сколково. Только в девятнадцатом году, когда уже пришла пора выходить на международные рынки, мы поняли, что собственных ресурсов нам не хватит. Даже учитывая, что мы два-три икса делали каждый год, этого всё равно было недостаточно. В девятнадцатом году мы уже встали, на профессиональные, венчурные рельсы, закрыли первый квалифицированный раунд с российским фондом прямых инвестиций. 

Юрий Сафронов: Вообще, конечно, смешно звучит, когда у РОСНАНО не нашлось 2 млн рублей для такого проекта. Я надеюсь, что они будут когда-нибудь об этом жалеть.  Насколько открыта информация относительно финансовой прибыльности компании? Можешь рассказать, компания в настоящий момент прибыльна или нет?

Илья Чех: Прибыль – понятие относительное, думаю, все здесь со мной согласятся. Если взять те операционные сектора бизнеса, которые обеспечивают основной денежный поток, а именно: тяговые протезы, бионические протезы с базовой функциональностью, то там небольшая маржинальность, но тем не менее они прибыльны. Поскольку мы постоянно развиваемся, наша задача – максимально инвестировать в технологии и добиться того, однажды придумать такую технологию, которая будет кратно в 10, 20, 30 иксов увеличивать стоимость актива. Формально мы убыточное предприятие, потому что инвестируем в новые разработки, в новых разработчиков. В нашей команде команде сейчас больше 70 человек, из них примерно половина –  технический персонал, который связан с разработкой и производством. Соответственно, все инвестиции, которые мы привлекаем, уходят на два направления: либо масштабирование продаж на новые рынки и улучшение клиентского сервиса, либо разработка. У нас очень много технологических идей, которые мы видим и которые могут изменить общее понимание, что такое протезирование, каким должен быть протез. Сейчас наши основные силы и надежды вложены в несколько ключевых технологий, которые в перспективе существенно скажутся на стоимости компании и – самое главное – на качестве протезов, которые мы выпускаем.

Юрий Сафронов: Правильно ли я понимаю, что есть основной физический продукт, у него небольшая маржинальность, но это направление прибыльное? Есть второе направление – виртуальные продукты, программные решения, где уже есть какие-то наработки, и там вы видите основную маржинальность, туда двигаетесь?

Илья Чех: Да, можно так сказать. Немного перефразирую: скорее не виртуальные продукты, а продукты из области интерфейса. Мы понимаем, что ключевая технология в протезах – это интерфейс. С точки зрения механики, с точки зрения двигателей передач за последние 50 лет очень сложно придумать что-то новое. Всё, что можно было сделать (механическое), уже давно сделано, придумано и используется так или иначе в разных отраслях техники. Когда мы пришли в протезирование, когда мы начали заниматься этим,  мы увидели что с точки зрения механики сделать протез с подвижностью каждой фаланги, каждого ноготочка, с возможностью движения, при котором пальцы расходятся, технологически можно. Но управлять всем этим человек не сможет, потому что не существует интерфейсов, которые могут считывать настолько мелкие команды и намерения с точки зрения био-сигналов, биопотенциала и передавать эти команды на протезы. 

Вот и сейчас одна из наших ключевых точек роста – это как раз такие интерфейсы, которые мы изначально разрабатываем как технологию для нашего основного продукта, но при этом всегда держим в уме, что потенциально это технология естественно масс-маркетовая. Это и различные игры, и управление другими гаджетами, и управление умными домами. Это переход от таких классических интерфейсов как клавиатура-мышка, к управлению жестами, сигналами и так далее. 

Юрий Сафронов: Я сейчас слушаю, что ты говоришь, и вспоминаю, что у меня в выходные был разговор с моим другом о том, что нужно разработать программу реабилитации для людей, которые сейчас возвращаются в Москву после нескольких месяцев за городом. Если расти в 20-30 раз, находить какую-нибудь технологию для масс-маркета, то, возможно, стоит смотреть в область реабилитации не только для людей, которые имеют какие-то физиологические дефекты, но и на реабилитацию человека в современном мире. Это такая отвлеченная идея и гипотеза. 

В данной Зум-конференции выпускники MBA и Executive MBA. Получал ли ты какое-либо бизнес-образование? 

Илья Чех: Я начал получать его, но потом меня отчислили со словами: “Ты не ходишь на занятия, иди заниматься своим бизнесом”. На самом деле мы победили в конкурсе Бизнес-успех в 2017 году, и там в качестве подарка было обучение в MBA РАНХиГСа.  И я туда пошёл. Не сказать, что это был полностью бесполезно – были интересные преподаватели. В университете всё зависит полностью от преподавателей. Если человек с хорошим практическим опытом, не просто теоретик, который приходит и тихонько читает, как финмодели строить, а бизнесмен, объясняющий, как в реальности всё работает, то такие курсы интересны. 

Ты не ходишь на занятия, иди заниматься своим бизнесом

У нас тогда был период, когда мы запускали наши бионические протезы на рынок. Первые продажи, первые поломки, переделки, и, если честно, было не до бизнес-образования. Я месяцев семь отучился и в итоге ушёл. 

В целом, когда мы начинали стартап, я даже не знал такого слова. Я всегда был инженером, по образованию я робототехник. Более того, я никогда не думал, что буду заниматься бизнесом. У меня даже мысли такой не было, я работал на заводе конструктором и меня дико пёрло. Я проектировал автоматические конвейерные линии для пищевых производств, и это было офигенно, когда ты придумываешь какую-то огромную шестиметровую машину, потом идёшь в цех, смотришь, как она собирается. Если она ещё потом запускается с первого раза, то это вообще незабываемое ощущение. И ничто не предвещало, как говорится. 

Юрий Сафронов: Ты в этом похож на выдающихся людей: Стива Джобса и Билл Гейтса. Они тоже нашли своё дело, свое призвание образования до 20 лет и их обоих отчислили из университета, потому что они всё время инвестировали в своё дело. 

У тебя есть ценности, которыми ты дорожишь в части управления с людьми? У тебя достаточно большая команда, можешь рассказать, на основе каких ценностей и принципов ты руководишь людьми? 

Илья Чех: У нас в команде с точки зрения управления командой, главным объектом всегда была миссия, которую мы преследуем. Каждый член нашей команды участвует в процессе создания протеза, и мы стараемся всегда показать человеку результат его работы. Чтобы он увидел его, пощупал. Этот подход у меня, как я рассказывал, со времен работы инженером – я могу пощупать, я понимаю, что это какая-то прикольная штука, которая работает, и это придумано и сделано мной. Эту идею я масштабировал у нас в команде. Когда к нам приходит на протезирование ребёнок или взрослый, то в процессе создания протеза участвуют практически все члены команды, которые были завязаны в цепочке производства конкретно этого продукта. После того, как привезли протез для девочки, увидеть её реакцию приходит не менеджер, приходят техники-сборщики, которые всё основное время сидят в подвале, занимаются сборкой. Они раз в неделю выходят, вручают протез, который они собрали ребёнку или взрослому человеку, участвовали во всём процессе протезирования, настройки протеза, первых  тренировках. Это один из самых сильных мотиваторов в нашей компании, к нам приходит очень много крутых специалистов, которые устали заниматься вещами, не имеющими реального выхлопа, результата. И когда они, проработав первые несколько недель, видят, что благодаря их труду конкретный ребёнок или взрослый получает протез, и они вживую это видят, это лучшая мотивация. 

Мы стараемся стимулировать культуру внутреннего предпринимательства, когда любой член команды может предложить идею нового продукта, сервиса или как-то видоизменить текущий продукт. Из недавнего – была выдвинута и поддержана идея дистанционной реабилитации для наших пользователей. Этот клиентский сервис-проект был представлен перед советом директоров. Таким образом, любой человек в команде может вынести такой проект на обсуждение, , и если идея действительно стоящая, мы выделяем финансирование, часть времени на эту идею, и человек дальше ей занимается. 

Юрий Сафронов: Я вижу в общем чате вопрос, он касается технических аспектов компании. Количество людей в компании, как подбирают сотрудников, какие двигатели и материалы используются?

Илья Чех: В компании чуть больше 70 человек работает на постоянке, часть из них удалённо – это несколько менеджеров, дизайнеров. Также  в активе сейчас около 20 стажёров. Я в компании сейчас отвечаю за исследования, за новые технологии, за проверку гипотез, технологические разработки, а также курирую всю работу со стажёрами. Каждое лето через нас проходят около 40-50 стажёров. В команде примерно 50/50 инженерный персонал и менеджеры – продавцы, клиентский сервис, реабилитологи. С точки зрения подбора основное, где мы находим талантливых ребят – это социальные сети и наше сообщество – там у нас самые мотивированные люди совершенно разных специальностей, профилей, образования. Есть ребята, которые покупали наши протезы, а потом пришли к нам работать. Немного используем HeadHunter, но, как правило, на все ключевые позиции к нам приходили по рекомендациям друзей нашего сообщества или напрямую из него. Тем не менее, мы ищем кандидатов всеми возможными путями, потому что никогда не знаешь, где встретишься с нужным человеком. Поэтому мы смотрим все доступные варианты, по некоторым ключевым позициям подключаем профессиональных  хантеров, например, одна из ключевых позиций сейчас –  это директор по продажам в России и СНГ по русскоговорящему сегменту. В данном случае нужно подходить со всей серьезностью к этой вакансии. 

Юрий Сафронов: Вторым вопросом была техническая сторона – то есть какие материалы используются, какие двигатели. Я бы даже дополнил – на сколько процентов ваша продукция российская?

Илья Чех: Если говорить про тяговые детские протезы, мы их печатаем на промышленных 3D принтерах. Это SLS технология, селективное лазерное спекание, всё производство и оборудование находится в России, материал – сам пластик – импортный, завозится из Германии, если не ошибаюсь. Мы используем в том числе металлическую печать алюминия, нержавеющей стали для сложных деталей, сложной геометрии.

Если говорить про бионические протезы, то единственное,  что мы покупаем – это микродвигатели, потому что у нас, к сожалению, аналогов нет. В мире только две компании, кто вообще способен производить такие двигатели: швейцарская и немецкая. У нас есть и те, и другие, мы их взаимозаменяем, чтобы санкции не помешали поставкам. Таким образом, закупаем мы только двигатели, всё остальное – вся электроника, вся механика – производятся здесь, в России. Двигатель – самый дорогой компонент в протезе. Если брать протезы, которые делают движение каждого пальца, где 6 степеней подвижности, то  используется 6 маленьких двигателей, и они составляют примерно 25 % общей себестоимости протеза.

Юрий Сафронов: Я столкнулся с вопросом двигателей, и оказалось,что в России это большая проблема. Не только маленькие двигатели, а любых размеров. К сожалению, это направление фактически разрушено. 

Ещё один вопрос из чата: как можно стать дистрибьютором в странах ЕС?

Илья Чех: Можно связаться со мной либо сегодня после зума, либо завтра. Как я уже сказал, мы получили европейскую сертификацию и сейчас находимся в факультативном режиме: у нас есть несколько партнеров за время нашей работы, мы познакомились с несколькими дистрибьюторами в Европе и сейчас они просматривают наши сертификаты, достаточно ли их для того, чтобы там делать дистрибуцию. И, самое главное, достаточны ли они для того, чтобы, попасть в систему страхования. В Европе тоже работает система страхования, всё обеспечивается за счет частных, либо государственных страховок. Привезти продукт в страну – это полдела. Надо ещё попасть в эту систему. Поэтому с точки зрения того, как стать нашим дистрибьютором, всё просто –  написать мне, и далее мы вышлем все материалы, все наши сертификаты, созвонимся, обсудим примеры, как мы работаем в других странах. С вашей стороны нужно будет оценить, как вы будете действовать в своем регионе, в отдельной стране, по всему Евросоюзу, какая стратегия продвижения, с какими партнёрами. Есть ли опыт в этой сфере или нет – это тоже очень важно, потому что протезирование – это достаточно консервативная история и очень сложно заходить туда, если до этого не было опыта хотя бы в медицинской технике.

Юрий Сафронов: Автор вопроса, вы можете написать либо в Ассоциацию выпускников, либо лично мне, я пришлю все необходимые контакты. 

Илья Чех: Вижу вопрос от Игоря про идею на миллион. Идея на миллион – это конкурс от Внешэкономбанка, по-моему в 2018 году, очередной заход на развитие стартап экосистемы. Мы участвовали, заняли второе место, если не ошибаюсь, ушли оттуда с призом в 15 миллионов рублей. Но, насколько я знаю, конкурс не оправдал ожидания, были очень низкие просмотры, очень низкий рейтинг у аудитории. Потому что предпринимательство и стартаперская история – это не то, что любит масс-маркет, который смотрит телевизор. Это очень специфическая история, поэтому тяжело выходить и делать какие-то шоу. У нас нет такой культуры, к сожалению, пока что она только-только формируется. И, соответственно, второй сезон из-за этого делать не стали.

Юрий Сафронов: У меня есть такой вопрос, который лично меня интересует. Всегда искренне завидовал людям, которые нашли свое призвание в достаточно раннем возрасте. Есть люди, которые ищут смысл жизни и в 20 лет, и в 30 лет, и в 40. Уже умирают, и всё ещё ищут смысл жизни. Как ты нашёл своё призвание? Может быть дашь какой-то совет, как найти своё призвание в жизни?

Илья Чех: Если говорить про смысл жизни, то в общем и целом… Я недавно путешествовал с супругой по Европе, мы заехали в Амстердам на пару дней, случайно оказались в тату салоне и сделали первые в жизни татуировки. У меня татуировка – цифра 42. Если кто-нибудь смотрел “Автостопом по галактике”, там ответ на вопрос жизни вселенной – 42. Я придерживаюсь философии, что нет никакого смысла жизни, и самое главное – это ощущать себя счастливым в моменте, заниматься тем, что приносит тебе удовольствие, будь то работа, хобби, семья, прогулки по лесу и так далее. Вот и призвание – это просто то занятие, которое делает тебя счастливым в моменте. У меня две страсти в жизни – это киборги и космос. В перспективе я планирую заниматься космическими киборгами. Мне повезло, что я изначально развивался в области робототехники, физики, математики. А может, быть  я просто научил себя любить это. Тут не угадаешь. Самое главное, на мой взгляд – это стараться максимально пробовать. Если что-то не нравится, то будет другое, до тех пор, пока не находишь это – именно то, что в моменте делает тебя счастливым. Очень много людей боятся этого, они боятся пробовать, боятся менять что-то и привыкают жить как есть. 

Если что-то не нравится, то будет другое, до тех пор, пока не находишь это – именно то, что в моменте делает тебя счастливым. Очень много людей боятся этого, они боятся пробовать, боятся менять что-то и привыкают жить как есть. 

Юрий Сафронов: У нас 2 недели назад была встреча с Сергеем Бурлаковым, человеком, который в возрасте 20 лет потерял все конечности – обе ноги и руки. Когда я его спрашивал, какая у него мечта, он сказал, что у него их две: одна, которая поближе, вторая, которая подальше. Первая – он хочет совершить одиночное кругосветное путешествие на лодке, выехав из Таганрога и вернувшись в Таганрог. Вторая мечта – слетать в космос. Этот человек, у которого нет обеих рук и обеих ног. Я думаю, надо тебя с ним познакомить. Может быть, ты поможешь ему с точки зрения разработки протезов для полёта в космос.

Илья Чех: В чём преимущество космоса, там особо не нужны руки-ноги, особенно в невесомости. И мы как раз живём в эпоху, когда полёт в космос станет вполне себе естественной процедурой. Понятно, что первые туристические полёты будут очень дорогими. Через 10-15 лет полет на орбиту на несколько дней будет стоить уже не сотни тысяч и даже не десятки, поэтому это более чем осуществимо.

Юрий Сафронов: Если продолжать тему: какая у тебя мечта?

Илья Чех: У меня мечта – космические киборги. Если говорить в плане профессиональном, то одна из моих идей – и я знаю, что технологически это возможно – создать модификацию человека, которая позволит на марсе дышать марсианской атмосферой, ходить без скафандра и жить там. Специальные легкие и другие органы будут перерабатывать собственно марсианскую атмосферу в нужные компоненты. У меня есть глобальная идея – максимум, которой на своём веку я естественно не добьюсь, но сделаю всё, чтобы её приблизить. В конечном итоге одна из целей – это улететь на Марс и остаться там.

Юрий Сафронов: Это пересекается с твоими предыдущими ответами. Фактически искусственные легкие – это некий внешний или внутренний протез, который помогает, дополняет функции человека.

Илья Чех: Это в целом очень интересно, очень много разных технологий – непочатый край. С точки зрения профессиональных интересов, я думаю, что рано или поздно займусь этим. Одна из моих целей – это венчурные инвестиции, сделать венчурный инвестиционный фонд, который бы занимался именно инвестициями в технологии аугментации человека. Всё, что связано с материалами, имплантами, искусственными органами и так далее. Вот такая краткосрочная, можно сказать, цель там на следующие 10 лет, в этом направлении подумать. 

Юрий Сафронов: У нам вопрос из чата: как формируется цена на продажу изделия?

Илья Чех: Тут несколько вариаций, как это можно делать, На самом деле, у нас цена достаточно гибкая – мы достаточно много опций можем интегрировать в протез. Это одно из наших преимуществ и особенностей подхода – мы стараемся максимально индивидуально подойти к заказу протеза. Если человек заказывает протез, он выбирает цвет, дизайн, может выбирать в форму, он может выбирать функциональные модули. Мы можем сделать такой протез, с которым человек ходит и раздаёт wi-fi. Всё это закладывается в стоимость. Цена бионического протеза может варьироваться от 350 000 руб. за базовую версию и до полутора-двух млн за какую-то навороченную.  Мы можем ориентироваться на сумму компенсации от государства, чтобы человек максимально бесплатно получал именно тот функционал, который он хочет, но при этом, чтобы этот функционал попадал под компенсацию в каждом регионе. Большое неудобство в том, что компенсация отличается от региона к региону. В Москве можно за полтора миллиона патент получить бесплатно, где-нибудь в Брянске максимальная сумма составляет 500-600 тысяч. Мы стараемся, исходя из желания человека, создать максимально функциональный и интересный с точки зрения дизайна протез, чтобы он вписывался в стоимость, которую в этом регионе компенсируют. 

Это такая российская история ценообразования. Если говорить про зарубежные рынки, там всё гораздо проще и прозаичнее.  Есть себестоимость, есть накладные, есть минимальная маржа, которую мы закладываем, чтобы это было в принципе интересно. В той же Индии работает очень много китайцев, и там очень сложно конкурировать по цене. Мы всё-таки стараемся конкурировать системным подходом, сервисом, нашей реабилитацией. Тем, что все наши протезы подключаются к облаку, даже в Индии можно отправлять телеметрию, заходить в личный кабинет, посмотреть свою статистику использования и так далее. Это нечто большее, чем просто протез, но при этом получается дороже, чем китайский масс-маркет.

Юрий Сафронов: А есть ли, например, возможность общаться людям, которые использует вашу продукцию? Если ты говоришь, что протез подключается к облаку, то в перспективе, в будущем можно общаться через протез с другими людьми, у которых схожие проблемы. Уже сейчас можно общаться через какие-то общие группы, которые вы можете сформировать. 

Илья Чех: Да, есть чаты в Ватсапе – там сейчас около 400 человек – это родители детей, которые пользуется протезами, взрослые пользователи.

В будущем году у нас в планах уже вводить соревновательную историю между нашими пользователями, когда можно в тех же Apple Watches отправить приглашение на соревнования другому пользователю – кто больше пройдет шагов за текущий день, например. Вот такую историю мы сейчас продумываем с точки зрения эффективности использования протезов на основании телеметрии. Кто больше схватов сделал, кто больше шагов прошёл. И на основании этих данных начислять специальные бонусные баллы, некую криптовалюту, за которую человек потом может делать апгрейды, добавлять новые жесты, активировать новую функциональность и так далее. Такие механики уже заложены в железо, но пока не было времени заняться сценарной проработкой этих сервисов. Текущий инвестиционный раунд, к которому мы привлекаем, частично направлен и на развитие сервисной модели взаимодействия с нашими пользователями. 

Юрий Сафронов: Вопрос из чата: где и чему учить ребёнка, интересующегося робототехникой. 

Илья Чех: Нам часто задают этот вопрос, очень много студентов и школьников пишут: что нам учить чтобы к вам попасть? На самом деле нет такой профессии инженер-робототехник. Сразу забудьте про это! Робототехника – это обо всём и ни о чём. Когда я учился на робототехнику,  с 2013 по 2017, у нас на кафедре не было ни одного робота, хотя нас учили создавать роботов. Тем не менее, нам давали очень широкопрофильное образование: чуть-чуть в механике, чуть-чуть в электронике, чуть-чуть в программировании, чуть-чуть в сопромате, чуть-чуть в материалах. В результате классического обучения робототехнике выходит человек, который знает везде по чуть-чуть. Это на самом деле очень хорошо для управленце и сейчас является для меня большим преимуществом, потому что я могу разговаривать на одном языке практически с любым разработчиком, что бы он ни делал: серверные приложения или программирование схвата в протезе, разработку железа и расчетами движения фрезы в момент производства. Я примерно понимаю о чём идёт речь – меня просто так не ввести в заблуждение, что на данную задачу нужно три месяца работы, хотя я понимаю что её можно сделать за две недели. Если вы хотите в дальнейшем иметь свой стартап, свой бизнес или управлять командой разработчиков, робототехника – очень хорошая штука с точки зрения общего технического образования. Она даст информацию обо всём. 

Если же хочется погружаться больше именно в профессию разработчика, то первые два курса робототехника – О’кей, то есть физика, математика, сопромат, основные базовые вещи. Но потом надо обязательно уходить уже в проектную работу, стажировки. И  выбирать узкую специальность: либо конструирование, либо электроника, либо программирование. Программирование делится на огромное количество более узких дисциплин: встроенная система, микроконтроллеры, мобильные приложения, серверные приложения и так далее. Самое важное – понять, в каком направлении ребёнок хочет развиваться, обязательно дать попробовать всё. У нас даже среди стажеров есть два типа. Первые – классический робототехники – приходят и говорят: я робототехник. А что умеешь делать? Ничего. Таким ребятам мы даём по две недели. Две недели занимаются конструированием, 2 недели – электроникой, 2 недели – программированием. Очень им рекомендуем осознать и понять, что им ближе. Невозможно быть и хорошим конструктором, и хорошим электронщиком, и хорошим программистом. Ты всегда должен уделять особое внимание какому-то одному направлению и физически не хватит времени, чтобы стать специалистом во всём.  

Есть второй тип стажёров, которые уже прошли этот этап, которые понимают: “Всё, я программирую, причём я программирую только на питоне, только нейронные сети”. Вот таким ребятам мы даём уже более практически рабочие задачи.

Юрий Сафронов: А какая компания сейчас является лидером в первую очередь с точки зрения робототехники и во вторую очередь с точки зрения бионических протезов, протезов для людей?

Илья Чех: Если говорить вс точки зрения робототехники, то есть Boston Dynamics – американская компания, которая делает собачек, шагающих роботов, выделывающих всякие кульбиты. Это некоммерческая компания. Они фактически ничего не продают, но они заточены на создание  технологических демонстраторов, и это у них хорошо получается. Они реально умеют очень много делать и аналогичных компаний в мире я, пожалуй, не знаю. Это больше наука, технологические исследования. 

Если говорить про протезы, то в протезах ног – это компания BionX, американский стартап. Его автор и разработчик – профессор IT, у него есть выступления на TED, он сам без двух ног, потерял их в результате падения со скалы и начал разрабатывать протезы для себя. В итоге они сейчас  настолько совершенны с точки зрения биомеханики ходьбы, что если человек  идёт в штанах, то вы никогда не поймете, что он идёт на протезах. У него полностью естественная походка.

По протезам рук есть американская компания Deka Arm, они разрабатывают протезы для военных. Это самый совершенный протез в мире с точки зрения механики, и подвижности – он умеет делать полностью всё с точки зрения ловкости. Там использовано очень много военных технологий, которые недоступны обычным коммерческим компаниям. Но протезы не на рынке – 12 лет они разрабатываются и до сих пор не дошли до коммерческого образца , потому что протезы невероятно сложные и дорогие по себестоимости, очень сложные в обслуживании и, самое главное, сложные в управлении. Для того, чтобы человек мог управлять таким протезом, ему даже ставят стельки в обувь с кнопками и он пальцами на стельках переключает определенные режимы, чтобы переводить управление со звена на звено протезе. Человеку даже делают операцию, расщепляют грудные мышцы, чтобы вывести больше каналов, чтобы научить большими степенями свободы управлять. С точки зрения механики, это, конечно, произведение искусства, но с точки зрения экспириенса и продуктового подхода – это полный провал. 

Юрий Сафронов: Есть ли от российского оборонного комплекса какие-то запросы, взаимодействия?

Илья Чех: Мы несколько раз пересекались, но пока работу так и не наладили. Но мы особо к этому стремимся, нам  вполне хватает и гражданского сектора, плюс мы заточены на международное развитие, даже юридически мы структурированы в Ирландии, там головной холдинг. Поэтому мы оцениваем риски взаимодействия с военными структурами, с государственным финансированием и очень осторожно к этому относимся. 

Юрий Сафронов: У нас есть очень хороший вопрос в чате. Есть ли в вашей практике клиенты, которые остались недовольны и как вы с ними решали конфликтные ситуации?

Илья Чех: Безусловно, есть. Их не может не быть. Не ошибается тот, кто ничего не делает. На моей памяти действительно конфликтных у нас было три или четыре случая. То есть, примерно около тысячи протезов за последние пару лет мы сделали, и из них три-четыре те, в которых  всё пошло не так, просто всё: протез постоянно ломался, подрядчики подводили, функциональность не та, внешний вид не тот оказался, менеджер накосячил – вместо правого сделали левый протез и т.д. Бывают такие ситуации. Как мы с ним работаем? Мы все свои обязательства выполняем в полном объеме, если надо, мы переделываем протез три-четыре раза. В итоге добиваемся, чтобы он работал так, как человек хочет. За всю историю компании мы сделали 2000 протезов, и было три или четыре возврата денег, когда нам возвращали проте. Иногда даже протез не забираем, оставляем человеку пользоваться хотя бы с ограниченной функциональностью. 

Самая большая проблема, с которой мы сталкиваемся с точки зрения недовольных клиентов, это оборотная сторона нашего активного маркетинга: фотографии счастливых детей с протезами. Практически все клиенты приходят с завышенными ожиданиями, потому что не до конца осознают – это всё-таки не реальная рука, это ассистивное устройство, которое создано для поддержки, для выполнения второстепенных функций. 

Когда мы ещё не до конца осознавали это, у нас было много косяков, связанных с тем, что у менеджеров стоит задача продать – они продают. Они не всегда рассказывают человеку, что это не рука. То есть у вас не будет двигаться каждый палец так, как вы хотите. И первое время мы на это очень часто натыкались. Практическая во всех ситуациях нивелировали, находили варианты, как решить те или иные сложности. И сейчас уже основной упор сделан на том, чтобы при продаже протеза, при работе с клиентом чётко сформировать у него понимание, что это будет за протез, как он будет работать, что он сможет, а что он не сможет делать, какие будут ограничения –   в душе не мыться, под дождём не ходить, например.

Юрий Сафронов:  Это хорошая тема – управление ожиданиями. Потому что я тоже любитель-практик, сразу хочется всё попробовать и понять, как это работает. Например, молнию на куртке можно застегнуть с помощью протеза?

Илья Чех: Можно, можно даже шнурки завязать.

Юрий Сафронов: А, например, сумку принести весом 5-7 кг из магазина?

Илья Чех: Можно, но только на бионических, они удерживают примерно 8-10 кг. Можно и больше, если там сделать специальные захваты, то статическая нагрузка будет 40-50 кг. Но это не очень удобно.

Юрий Сафронов: А если кирпич положить?

Илья Чех: Да-да. Когда мы продаем протез, у нас практически нет запрещённых вещей, которые нельзя делать. Если взять наших немецких конкурентов, там написано: деревья не сажать, лопатой не копать, кирпичи не класть. Начинаешь класть кирпичи – уже не гарантийный случай. А у нас наоборот есть очень активные ребята – и сады выращивают, и в огороде каждый день с этим протезом, и молотком пользуются, гвозди забивают. Мы стараемся не ограничивать варианты, в которых можно сломать наш протез, потому что нам самим интересно разрабатывать не какой-то там комнатный девайс, который можно только дома использовать. Всё-таки мы создаем протез для жизни, чтобы он помогал во всех ситуациях – и на работе, и в быту. Понятно, что если человек снял протез и бьёт его об стенку, то это не гарантийный случай. Но если протез сломался, пока человек копает огород, это вполне себе гарантийный случай, тогда меняем, усиливаем, стараемся сделать так, чтобы в следующий раз он в этой ситуации не сломался. 

Юрий Сафронов: Друзья, мы уже общаемся почти полтора часа. Я думаю, надо заканчивать. Если у Вас есть какие-то вопросы, пожалуйста напишите, либо включите видео и задайте вопрос.

Илья Чех: Роман написал: как обеспечивается электроснабжение. Мы используем  литий-ионные аккумуляторы, встроенные в протез, по сути, это как телефонная аккумуляторная батарея, которую каждую ночь или каждые два дня нужно ставить на зарядку. Зависит от того, насколько активно человек использует протез. Некоторые раз в три дня ставят его на зарядку, другие – каждые 8 часов. 

Юрий Сафронов: Вопрос в чате: одно время были перспективы искусственных мышц, управляемых электрическими сигналами. Сейчас об этом слышно? 

Илья Чех: У нас даже был кейс неудачных корпоративных инвестиций. Однажды пришла команда ребят, которые сказали: мы сейчас сделаем крутые искусственные мышцы, даже какие-то прототипы показали. Мы решили попробовать. Немного их проинвестировали – профинансировали оборудование, исследования. В итоге ничего не сработало, так как очень много технологических ограничений. Работы по полимерным мышцам, по материалам, которые изменяют свою форму под воздействием электричества, были очень активны в девяностые, нулевые годы, потом практически заглохли. Их не смогли привезти к удобоваримому результату. Сейчас есть очень интересные проекты на абсолютно других физических принципах. В нашем горизонте есть проект в Америке, там наши питерские ребята уже делают проект искусственных мышц на основе капиллярного эффекта. Тоже интересная концепция, они смогли частично обойти законы природы – капиллярный эффект обычно работает на очень маленьких габаритах, маленьких сосудах. Они смогли масштабировать капиллярный эффект до большого размера и на этом поверхностном натяжении сделать какие-то сборки искусственных мышц. Но пока чего-то реального никто еще не придумал и не сделал.

Юрий Сафронов: Илья, у меня последний на сегодня вопрос: исходя из тренда нашего взаимодействия с тобой, мы встречаемся раз в 4-5 лет. И, возвращаясь к первому вопросу – что удалось достичь за 5 лет – чего бы ты хотел достичь в следующие пять лет? Предположим, мы встречаемся в июле 2025 года, что бы ты хотел рассказать? 

Илья Чех: Из основного, если говорить про бизнес, то достичь уровня зарубежных конкурентов, выйти на международные рынки, работать на всех континентах – как минимум в 40-50 странах. Если говорить про технологические аспекты – разработать интерфейс, который позволит протезом управлять так, как все мечтают – быстро и ловко, как реальной рукой. У нас есть наработки того, как этого можно добиться, сейчас их активно проверяем. Это крупные задачи. Может быть, как третий элемент ещё – сделать инвазивный интерфейс, вживляемые датчики, которые позволят возвращать чувствительность обратно. То есть когда человек берёт что-то протезом и начинает чувствовать это. Для этого нужны специальные электроды, которые будут интегрироваться в оставшиеся нервные окончания в культе и стимулировать определенным током эти нервные окончания. 

Юрий Сафронов: Илья, от МГУ, от Высшей школа бизнеса, от Ассоциации выпускников большое спасибо за твоё время, которое ты нам уделил, и за то дело, которым ты занимаешься. Я считаю, что люди должны видеть такие примеры и знать, что в России есть такие люди, такие проекты, такие продукты. Спасибо!